Адская графомания. Как всегда.
читать дальшеСамоубийца.
Я до хруста сжимаю ее пальцы, они тонкие, холодные и влажные от пота. Длинные ногти остро, больно впиваются мне в ладонь. Я снова заглядываю ей в глаза, ища там хоть тень сомнения. Меня пронзает безысходность, я вдруг осознаю, насколько все неправильно, насколько ужасно, насколько непоправимо через секунду станет то, что мы задумали сделать.
Но нет. Она не сомневается. Она все решила.
Я жмурюсь. Сигаретный дым выжигает глаза. Это не слезы. Мужчины не плачут.
Я судорожно вдыхаю, сигарета быстро тлеет на этом сумасшедшем ветру – все, что не скуриваю я, немедленно крадет ветер. Последняя затяжка. Оранжевая звездочка окурка, летящего на рельсы, на мгновение сливается со светом прожектора нашего последнего поезда. Девушка неожиданно сильно дергает меня вперед, и мы летим, летим, летим…
Черная бесконечность.
Я падаю, резко, больно. Тысячи микросекунд я лежу, пытаясь понять, где я, что я, что случилось и почему все тело ломит так, будто меня переехал трактор. С недовольным мявком поднимает голову кот, рассерженный тем, что его разбудили. Наверное, я кричал. У меня до сих пор саднит горло.
Смотрю на часы. Пора вставать. Рано, сегодня на работу, много работы. По темно-серому ночному потолку скользят причудливые пятна – свет фар проезжающих мимо машин.
Это все жара, - думаю я, с трудом отскребая свое желеобразное тело от мокрой, пропитанной потом простыни и волоча его в душ. Только здесь я просыпаюсь окончательно.
Из зеркала на меня мрачно смотрит небритый человек возрастом под тридцать. Я морщусь. Он тоже.
Я ненавижу его за то, что он уже начал лысеть и пресс у него несколько не кубиками. Что с котом и виртуальными френдами он разговаривает чаще, чем с родной матерью. Что превратил бутылочку пятничного пива в еженедельную попойку. Что девушки у него не было уже почти два года.
Главное – я ненавижу его за то, что он – это я.
Да. Собственно, поэтому я решил покончить с собой.
«Как мне все надоело…»
«Как достала эта ежедневная тупая душевная боль…»
«Не хочу больше жить…»
«Я никому не нужен…»
«Я не вижу больше смысла…»
И так по кругу. Эти мысли преследуют меня. Слова словно выгравированы на веках, я читаю их даже с закрытыми глазами. Слышу в неявном ночном шепоте, погружаясь в очередной бесполезный сон, прожив очередной бесполезный день. Мне ничего не хочется. Мне не хочется хотеть. Моя жизнь превратилась в бесконечную череду каждодневных ритуалов, расписанных по секундам, и от этого мне кажется, у меня лопается мозг. Я словно понял, что бежал и бежал, а Земля вдруг оказалась круглой, и я вернулся в исходную точку. Это открытие настолько меня поразило, что немедленно захотелось остановиться. Прервать. Покончить. Сойти с дистанции.
Я снова встряхиваю головой и ошалело смотрю на себя в зеркало. Но ведь это не мои мысли! Это началось какое-то время назад, но если вы меня спросите точнее, я не отвечу, я за собой, ей-богу, такие вещи не записываю. Ну, может, пару недель, может, больше, не знаю.
Бреюсь. С ожесточением тру лицо холодной водой. Втягиваю живот и выпрямляю спину. Обещаю себе сегодня же позвонить маме. И перестать разговаривать с котом… хотя нет, это, пожалуй, лишнее. Кота не трогай.
Называйте это как хотите, шизофренией, еще чем (я просто не знаю других психических заболеваний), но стоит мне закрыть глаза, на мгновение забыться, задремать, как я вижу один и тот же сон, нет, даже целый сериал снов на один сюжет. Будто я хочу покончить с собой. Будто на меня напала такая вселенская тоска, затянуло такое болото, что выбраться из него не хватит никаких сил.
И вот эти строчки. Это не я их писал и я даже не знаю, откуда они взялись в моем воспаленном жарой мозгу.
Да, жара, вот оно что. Не могу ночью спать и встаю совершенно разбитый, а днем от вязкого, словно варенье, зноя меня размаривает, и веки начинают весить больше тонны, и поднять их, заставить себя открыть глаза выше всякой возможности. И полуденное марево рождает в перегретом сером веществе фантастические картины: будто бы я пишу на форумах и в ЖЖ о том, как мне надоело жить, что я никому не нужен и меня никто не любит, и как было бы замечательно, если бы меня не было вовсе.
И вот следующая серия. Здесь сюжет обретает остроту. На один из моих, полных невнятного и довольно банального нытья, постов отвечает девушка. Она говорит, что тоже хочет уйти, что нужно обязательно сделать это вместе, потому что продолжать так нельзя, а одной ей страшно.
И вдруг – бац! – мы уже отчего-то на перроне и ждем своего последнего поезда. И я нервно курю, поминутно заглядывая ей в глаза и сжимая ее ледяные пальцы. Я так остро это чувствую, каждым нервным окончанием – и ногти ее впившиеся, и запах дыма, и пронизывающий ночной ветер, - что в голову закрадывается безумная мысль, что все это не такой уж и сон.
И главное, что я знаю, что не хочу умирать. И не хочу, чтобы она умирала.
Потому что я люблю ее.
Люблю этот самоубийственный призрак, отравляющий мои сновидения.
Но снова и снова мы прыгаем под поезд, и я чувствую себя героем «Дня сурка», только не знаю, как сделать правильно, и просыпаюсь, словно от резкого толчка, будто колеса все еще стучат по мне, перемалывая кости, мышцы, сознание.
Июльский день тянется медленно, будто зачерпнули ложкой густого золотисто-прозрачного меда, и он стекает обратно в банку, и не видно конца этому размеренному движению. Закрываю глаза. 14.51. Открываю. 14.52. Закрываю. 14.53.
- Помогите мне, - полный отчаяния шепот заставляет подпрыгнуть на стуле. Я дергаюсь, как ошпаренный, шальным взглядом озираю человека, выведшего меня из оцепенения. Я не знаю ее, но узнаю тотчас – это девушка из моих полуденных кошмаров.
И она, оказывается, настойчиво тычет острым длинным ногтем в какие-то бумаги у меня на столе. И говорит абсолютно нормальным голосом:
- Помогите мне, пожалуйста. Я новенькая, мне сказали, где-то тут нужно за технику безопасности расписаться?..
Я, почти не глядя, открываю журнал, осматривая ее дико, наверное, даже неприлично. Но ничего не могу с собой поделать. Я, очевидно, сошел с ума.
Она все подписала и уже направляется к двери, уже берется за ручку и вдруг оборачивается – буквально на полсекунды, - но и этого достаточно, чтобы я заметил ее робкую, немного растерянную улыбку, нерешительность во взгляде. И у меня мгновенно срывает какие-то внутренние предохранители, я порывисто вскакиваю с места, еще успевая себя внутренне оправдать тем, что боюсь за нее, боюсь, что она все для себя решила и выбрала, какой поезд станет для нее последним. Хотя оснований у меня нет. Но я не думаю, я просто кидаюсь в омут головой и скороговоркой выпаливаю:
- Девушкааможнопригласитьваснакофе?
Робкая улыбка становится шире и увереннее:
- Да.
По большому счету, я не знаю, кто из нас кого спасает.
Да это и неважно.